О государстве

* * *

Разные формы государства имеют одно и то же классовое содержание, поскольку они служат поддержанию тех же производственных отношений, обслуживают определенный способ производства. В капиталистическом государстве это прежде всего отношения собственности.

* * *

При капитализме человек — объект управления; надо сделать его субъектом.

* * *

Государство — это не просто надстройка, нечто отдельное от производства, каким-то чудом умеющее влиять на него. Государство — это и есть способ "регулирования" производства на данном уровне его развития, исторически определенная форма его движения, совершенно неотделимая от него.

* * *

Кризис буржуазного парламентаризма, с усилением президентской власти, возникновением разного рода "малых кабинетов" и т. п. — выражение перехода от "классического" капитализма к империализму. Проповедь политических свобод и регионального суверенитета сменяется призывами к жесткой централизации в русле имперских амбиций. Вместо деклараций о невмешательстве армии во внутренние конфликты — активное формирование специальных карательных частей для подавления "беспорядков".

* * *

Когда классовая характеристика общества прячется под спуд, когда государство выступает под псевдонимом "общего", "целого" и т. п., — возникает логическая путаница, смешивание в одну кучу самых разных общественных явлений. Можно абстрактно выделить, скажем, демократическую форму правления — однако такое выделение совершенно бессмысленно без выяснения действительных общественных отношений, стоящих за этой формой, без понимания ее исторической необходимости. В результате — субъективизм, кажущаяся возможность произвольно устраивать общество тем или иным способом, по одному только взаимному согласию людей. Утопические проекты "совершенного" общества не учитывают того обстоятельства, что "согласие" людей возможно лишь на прочной экономической основе, а социальное единство есть выражение единства экономического.

* * *

Демократия — политическая надстройка сравнительно спокойного времени, пока общественные отношения относительно устойчивы, и нет опасности извне. Все внимание господствующего класса сосредоточено на внутренней конкуренции, на перераспределении доходов между различными его слоями. В такой "равновесной" ситуации ни одна из группировок правящего класса не заинтересована в закреплении каких-либо жестких общественных структур, в надежде чем-то поживиться в общей неразберихе.

Другое дело — кризисные времена. Здесь возможны любые ограничения "свободы", в зависимости от тяжести ситуации. Раздоры в верхах временно затихают, подчиняясь требованиям классовой солидарности, в интересах выживания господствующего класса. Государство становится диктатурой — чтобы снова надеть демократические одежды, когда кризис останется позади.

* * *

Законы пишутся людьми, которые занимают прочное общественное положение и пользуются значительной частью имеющихся благ. В частности, у этих людей всегда есть свой дом — поэтому бездомные неизбежно становятся вне закона, перестают быть людьми. Одно из проявлений — жесткие ограничения на тех, кого система решает облагодетельствовать, предоставляя временное жилье. Цепные псы на входе, унизительные проверки, запреты... Все это по видимости объективно обосновано, однако на самом деле — это лишь объективность непререкаемого произвола власть имущих.

* * *

Репрессивный аппарат необходим тогда, когда нет единства интересов. В частности, армейская дисциплина становится палочной, если армия служит целям, которые противоречат классовым интересам ее солдат. Но возможна крепкая спаянность армейских подразделений, если есть общность стремлений — будь то самозащита господствующих слоев, жажда наживы или классовый протест.

* * *

Равенство перед законом есть способ закрепления социального неравенства. Именно это формальное, юридическое равенство делает богатых богаче, а бедных еще беднее. Пока существует закон.

* * *

Буржуазное государство — защищает интересы собственника. Чем больше собственности — тем больше защиты. И формальное равенство граждан перед законом только способствует имущественному расслоению. Так, в механике законы движения одни и те же для всех масс — однако при столкновении тяжелого тела с легким первое практически не изменит своего движения, тогда как второе отлетит в сторону. Точно так же бедный теряет больше при столкновении с богатым, и на весах юстиции солидный капитал всегда перевешивает нищенскую зарплату.

* * *

Буржуазное право исходит из представления о существовании идеальной системы норм, полностью регламентирующих отношения юридических лиц. При этом молчаливо предполагается, что буржуазный идеал — "гражданское общество", или "правовое государство" — единственно возможная форма общественного устройства, и что основа любого общежития — неприкосновенность собственности.

Однако в действительности даже в рамках капитализма нельзя охватить законом всю полноту общественной жизни; более того, каждый юридический казус обладает особенностями, не позволяющими безоговорочно отнести его к той или иной статье. Именно поэтому решения о применении правовых норм должны решаться особым органом — судом. Существующие его разновидности представляют собой лишь разные формы подчинения судопроизводства интересам господствующего класса, которые тем самым ставятся выше любых законов. В кризисные моменты, когда не удается сфабриковать правовое прикрытие для хищнических устремлений буржуазии, она просто отметает правовые нормы, вплоть до разгона неугодных государственных структур и разжалования судей, неприкосновенность которых так широко рекламируется на обывателя. Вместо "законности" буржуа начинают говорить о "справедливости", оправдывая себя в том, что они сами считали (у других) преступлением, варварством, тиранией, терроризмом — и просто зверством.

* * *

Не всякое принуждение носит правовой характер. Существует экономическое принуждение, давление обстоятельств, моральное воздействие... Особо выделяется "принуждение" человека по отношению к природе: как относится верблюд к своей ноше? — имеем ли мы право дрессировать собак? — может ли врач связать буйнопомешанного? Говорить о принуждении можно лишь поскольку речь идет об отношениях между людьми.

В условиях капиталистического общества любое принуждение может приобрести правовую форму; природные явления при этом служат представителями тех или иных человеческих взаимоотношений.

* * *

Государство, поскольку оно осуществляет неэкономическое принуждение, одинаково противостоит народу в любом обществе. Всеобщая мобилизация — это закабаление масс и при капитализме, и при диктатуре пролетариата. Если нет настойчивого распределения управленческих функций среди самых широких масс, если государство обособляется и олицетворяется административным аппаратом, — массы все глубже вязнут в кабале, и в конце концов восстают не только против такого государства, но и против идей, которыми оно прикрывалось.

* * *

Буржуазный парламентаризм — это демократия пыточной камеры, с выбором между дыбой и гарротой.

* * *

Если капиталистическое разделение труда выражается в устройстве буржуазного государства, с его принципом разделения властей, — общество нового типа вовлекает в свою непосредственную организацию всех без исключения, и каждая сторона жизни такого общества доступна прямому воздействию любого члена общества. Классовое общество — управляет людьми; бесклассовое общество, наоборот, управляется людьми.

Стройная кооперация людей вполне возможна и без принуждения (например, в музыкальном ансамбле). Процесс преодоления классовых противоположностей и отмирания государства будет создавать самодисциплину, устраняющую последние остатки авторитаризма. Исчезает управление людьми как администрирование; появляется управление как распределение функций.

* * *

Поскольку судебные органы суть элемент политической системы, всякое решение суда есть решение политическое. Отчасти политика господствующего класса закреплена в законах (формальная составляющая) и подзаконных актах (юридическая традиция, явно предписанные способы трактовки законодательства, процедурные предписания etc). Помимо этого есть и мощный неформальный слой — традиционная идеология общественных групп, из которых преимущественно набирается юридический корпус, влияние социально-экономической ситуации (судьям приходится держать нос по ветру!), арсенал допустимых методов правовой деятельности — и запас коррупционных лазеек.

На международной арене классовое давление превращается в диктат одного государства или группы государств, так что правовая сфера неизбежно приобретает феодальную окраску. Международное право — выражение экономических интересов наиболее развитых стран, и любой судебный орган неизбежно служит этим интересам. В частности, невозможно использование международного права для продвижения социалистических, и тем более коммунистических норм и принципов, ибо право как таковое есть идея буржуазная, а стало быть, и судебная система работает в сугубо буржуазных рамках.

* * *

Закон, по самой своей сути, устроен так, чтобы можно было легко найти повод кого-либо уничтожить; гораздо труднее найти законный повод сохранить чью-то жизнь, честь и достоинство.

* * *

В политике нет места убеждениям. Честность намерений слишком неудобна там, где смысл бытия состоит именно в бесчестности. И совершенно неважно, что движет энтузиастом, — либо это стремление переустроить мир, либо, наоборот, удержать массы от таких стремлений.

Современные политики до того заврались, что уже просто не в состоянии воспринимать что-либо буквально. Скажи о своих намерениях открыто — тебе никто не поверит. Приходится имитировать хитроумный план (которого на самом деле нет) — и подбрасывать информацию как утечку из официальных источников. И тогда все будут горды тем, что открыли замыслы врага...

* * *

Всякое государство есть зло.
Но иногда приходится из двух зол выбирать меньшее...

* * *

Профессионализм дипломатического ведомства (не путать с профессиональным кретинизмом!) состоит в том, чтобы не опускаться в политике до уровня условных рефлексов ("дурак" — "сам дурак", санкции — контрсанкции, стимул — реакция), а заниматься выработкой и проведением в жизнь фундаментальных принципов международного права. Делать это можно по-разному, в зависимости от того, собираемся мы оставаться в рамках буржуазности — или предполагаем постепенно изживать собственную дикость. В простейшем случае, министерство иностранных дел предлагает "законопроекты", регулирующие те или иные стороны международных отношений; это документы вносятся (разными способами) на рассмотрение других государств, однако вне зависимости от их одобрения кем-то еще соответствующие нормы должны быть встроены в собственное законодательство в качестве единственно возможного основания для внешнеполитических шагов. Тем самым политика становится последовательной, и никакие провокации не способны на нее повлиять.

Типичный пример: выслали из США российских дипломатов — и Россия тут же отвечает высылкой такого же количества американцев, причем оформляет это особой дипломатической нотой. Глупости. Детские игры. Профессиональный ответ — разработка процессуального кодекса для дипломатических служб, вынесение его на широчайшее международное обсуждение (не ограничиваясь официальными трибунами, вроде ООН), принятие его в качестве нормы собственного поведения — и автоматическое регулирование состава и численности иностранных миссий в зависимости от представленности российской дипломатии за рубежом. Для этого вообще не нужны никакие официальные заявления и публичные жесты: при нарушении паритета соответствующим государствам направляются служебные записки о необходимости приведения структуры их представительств в соответствие российскому законодательству в установленные сроки и в установленных временных рамках. Это может делать любой мелкий чиновник — или даже компьютерная программа.

Точно так же, продажная пресса (включая публичные заявления государственных деятелей любого ранга) может сколько угодно обвинять ту же Россию во всех смертных и бессмертных грехах — это никоим образом не влияет на работу дипломатии. Если кому-то что-то от России нужно — пожалуйста, подайте заявление установленного образца, его рассмотрят в рабочем порядке и при необходимости каких-то действий передадут подходящему ведомству. Если никаких фактов или разумных (отвечающих российской внешнеполитической стратегии) предложений в обращении не содержится — следует шаблонный ответ, и никакой реакции, и тем более никакой шумихи в прессе. Дайте реальный материал — и мы будем с ним работать. А на нет и суда нет.

Основной ошибкой ранней советской дипломатии было безусловное принятие буржуазного дипломатического протокола, которому при любых обстоятельствах старались следовать в СССР; следы этой рабской зависимости остаются и в эпоху реставрации. Советский дипломат должен был руководствоваться не варварскими традициями, а требованиями разумной этики, быть не просто чиновником, а носителем передовой идеологии. В реальности — советская дипломатия стала жертвой подкупа, идеологического разврата, инструментом навязывания буржуазности. Независимая внешняя политика начинается с сознательного выбора, с отказа от всего, что противно ее классовой сути.

* * *

Закон — всего лишь кем-то придуманный текст. Сам по себе он не означает ровным счетом ничего — важно, кто и как его собирается использовать. Не имеет значения, что именно государство кладет в основу права: для этого годится все, независимо от тем и формулировок. Например, сборник древнееврейских анекдотов называют законом божьим — и на этом основании предписывают людям нормы поведения. Такой же компендиум средневековых арабских традиций становится законом шариата. С тем же успехом можно использовать художественную литературу, учебник алгебры или бред умалишенного.

Избирательность "законности" легко проиллюстрировать: если русский пересечет европейскую границу без визы — он будет преступником, и его посадят, оштрафуют, вышлют, нанесут поражение в правах; если то же самое делает араб или негр — это просто мигрант, и ему надо финансово помогать, предоставлять ему жилье и работу, обучать, интегрировать в европейской общество. Такая, вот, справедливость...

* * *

Анархизм — бесконечное разочарование. В любой форме, государство есть орган классового господства. Кто наверху — те и господа. Даже если до прихода к власти они были рабами. Государство формально воспроизводит классовую организацию и выводит на первый план классовую основу в любом общественном движении. Государство = коррупция.

Но формальное уничтожение государства — все та же формальность, всего лишь переход к другому способу его бытия. Вместо кодифицированной надстройки — жизнь "по понятиям", стихийная иерархия, власть "крестных отцов". Поэтому анархизм, отказываясь от формы, отрекается и от содержания, признает поражение в борьбе за светлое будущее и не видит ни малейшего шанса для чего-то кроме уже знакомых типов общественного устройства, кроме отношений господства и подчинения. Что остается? Только уйти в себя, потихоньку мечтать, фантазировать, самое большее — пытаться кого-то увлечь своей мечтой. Но идеалистическая модель революции — призывы ограничиться работой над собой, — это лишь еще одна формальность, прекрасно укладывающаяся в схему всеобщей государственности.

Причина в том, что деклассированная интеллигентщина становится опорой анархии из-за элементарного неумения думать о чем-либо кроме внешних проявлений, а проникнуть в суть ей не дает мелкобуржуазное (включая опустившуюся аристократию) происхождение. Кто не понаслышке знает о задачах и потребностях материального производства, кто участвует в нем не только головой, но и ощутимым физическим действием, тот назовет чистейшим вздором предложение избавиться от всякой власти вообще — ибо каждый производственный акт воспроизводит одну из иерархических структур. Однако разумно организованное производство не придает вседовлеющего значения ни одной из схем: это всего лишь технологии, способы добиться желаемого результата, а не самоцель. Действовать надо не по программе, а по уму, заменяя при необходимости одно другим и не пренебрегая никакими возможностями. Капиталистическому производству (и капиталистическому государству) не хватает для этого гибкости (ибо мы с самого начала возвели в принцип общественное неравенство). Конечно, какие-то черты будущего зарождаются в недрах капитализма — однако если таких черт станет слишком много, капитализм умрет.

* * *

Буржуазная демократия есть форма классовой диктатуры, и любые перестановки в органах власти не затрагивают основных принципов общественного устройства. Иллюзия стабильности импонирует обывателю (то есть, по сути, мелкому буржуа), которому хочется спрятаться от суровой реальности за каменной стеной закона. Однако закон — мертвая буква, содержанием его наполняют люди. Не все — а те, кто в данный момент находится у власти. Борьба партий при капитализме — механизм перераспределения денежных потоков. Когда на очередных выборах (или путем государственного переворота) побеждает одна из сторон, она тут же затевает перестройку законодательства ради лишней прибыли для своих. Для этого вовсе не обязательно переписывать кодексы — достаточно отдать их интерпретацию на откуп нужным новой власти "профессионалам". Один и тот же текст может говорить о противоположных вещах. Отделение исполнительной власти от законодательной и судейства — отработанная технология скрытой замены одного законодательства другим, когда, вроде бы, все работают по-старому — но в пользу новых хозяев. Про журналистов и говорить нечего: подлость "четвертой власти" общеизвестна, и они с радостью будут лизать зады кому угодно — лишь бы не лишиться уютного лакейства, возможности паразитировать на паразитах.

* * *

Война — лишь один из инструментов политики, а политика — выражение экономических интересов. Как бы ни кичились иные вояки своим умением воевать, как бы ни критиковали победителей за варварские методы, исход определяется не на полях сражений, а в расстановке производственных ресурсов, в организации экономики. Потери Советского Союза во второй мировой войне были несоизмеримо велики — точно так же, как и потери вьетконга во время американской агрессии. Однако есть факт: немцев выбили из СССР, а американцев из Вьетнама. Но распорядиться военной победой — куда сложнее, чем выиграть бой.

* * *

Диктатура диктатуре рознь. Диктатура может быть полезна, чтобы дать развиться слабым росткам разумности. Диктатура безусловно вредна, когда она возвращает в дикость.

* * *

Демократия отличается от тирании исключительно словесными обозначениями: самозванец становится самовыдвиженцем, диктатор — выразителем чаяний народа... А в остальном — все без перемен.

* * *

Если государству нужны деньги — оно найдет с кого их содрать. Нельзя быть чистым перед законом, потому что не чист сам закон.

* * *

Можно расширить рамки представительской демократии, превратить ее во всенародное обсуждение... Но при этом всякое дело просто захлебнется в потоке самодовольного суесловия и злопыхательства. И даже не потому, что большинство населения — отсталые дебилы. Просто господа-демократы занимаются не делом, а его обсуждением, говорят о том, что могло бы быть сделано, и что кто-то должен сделать, — но не о том, какую часть работы каждый берет на себя. Настоящая демократия дает не платформу для разговоров, а возможность соединения усилий. Всякий вправе предложить свои услуги — и общество решает, где и когда это может быть полезно. Тем самым власть не отделяется от народа, не противостоит ему, — она и есть народ. Система представительства — типично буржуазный инструмент, но корни его в феодальной системе, когда сюзерен говорил от лица своих вассалов.

* * *

В качестве альтернативы классовому контролю над направленностью и организацией производства можно было бы выдвинуть идею совместного финансирования всевозможных проектов добровольцами, на основе непосредственного участия и личной заинтересованности. Тем самым, вроде бы, устраняется необходимость государственного регулирования — и в конечном итоге отмирает государственность как таковая. Экономическое самоуправление как прототип и основа общественного самоуправления.

Ошибка такого рода утопий прежде всего в том, что новые экономические отношения хотят выстроить на старом гнилом фундаменте, в рамках рыночных отношений и с использованием прежних форм учета и регуляции. Поскольку же рынок в целом, инфраструктура экономики, находится в руках господствующего класса, всегда есть возможность «скорректировать» активность добровольных объединений, предотвращая нежелательные для системы начинания. Все происходит на законном основании — и никак не посягает на закон. По большому счету, сама идея народной инициативы подсказана верхами: так удобнее перенаправлять денежные потоки, вытаскивать спрятанное из тени, присваивать результаты чужого труда. Именно так действовал в свое время кардинал Ришелье — в целях укрепления абсолютной монархии. Другой пример — сказка про Буратино... Но сказки обычно счастливо кончаются, а как будет в жизни — поглядим.