Мир воспроизводит себя, распадаясь на бесконечность вещей — и соединяя их в целое всевозможными связями. Этот процесс нельзя представлять себе как всего лишь последовательность актов творения и растворения: само понятие последовательности ("времени") возникает лишь в отношении одного из обращений иерархии мира; все эти обращения сосуществуют в единстве, и нельзя абстрактно выделить главное: любые упорядочения относительны. По отношению к миру в целом неуместны идеи начала и конца, причинности, порядка, части и целого... Обыденному рассудку это кажется странным, трудным для понимания. Но с единичными выражениями того же самого мы сталкиваемся в жизни на каждом шагу. Например, рассказывая о деятельности человека, мы подбираем слова и фразы, характеризующие его именно с этой стороны, — подчеркиваем его способности или ограниченность, разнообразие интересов или концентрацию на чем-то одном; когда же требуется описать жизненный путь того же человека — мы переходим на язык биографических фактов, документов, событий и свершений; если же речь идет о личной отношении к человеку — на первый план выходят душевные качества и характер близости. Но все это один и тот же человек — хотя подобные "частичные" представления могут очень отличаться друг от друга, и не всегда догадаешься об их внутреннем родстве. Можно попытаться связать один образ с другим — но это лишь приведет к построению еще одного описания, ничуть не "полнее" и "правильнее" других. Человек не сводится ни к одной из своих сторон — и всегда возможны новые, неожиданные открытия. Точно так же и мир, при всем своем единстве, совмещает бесконечность особенных миров — и земное человечество существует в одном из них.

Выделяя одну вещь из многих — мы развертываем иерархию мира в отношении к этой вещи, оставляя в стороне все остальное (но не отбрасывая, а лишь перемещая на нижние уровни). Собственно, это и дает определение вещи — и ее внутреннее устройство отражает богатство внешних связей. Разумеется, вещи вовсе не нуждаются в том, чтобы их кто-то рассматривал и познавал: они определены в отношении к другим вещам, столь же независимым от нашей деятельности. Но коль скоро люди — часть единого мира, в том обращении иерархии, где обитает человеческий разум, любая вещь должна, в конечном итоге, быть связана и с людьми, с их отношением к миру. То есть, на каком-то уровне внутренней иерархии, вещь характеризуется и возможностью включения в деятельность — превращения в ее объект. Однако одна лишь возможность — не делает вещь объектом: для этого нужно перейти к другому обращению иерархии, выдвинуть отношение к человеку на верхний уровень — не самом деле включить вещь в деятельность, сделать ее объектом. Человек производит объектность точно так же, как любой другой продукт; и точно так же он воспроизводит себя как субъекта деятельности.

Объект определен только в отношении к субъекту — и только в контексте определенной деятельности — то есть, в отношении к ее продукту. Это уже не вещь сама по себе, а вещь для нас — и вещь для другой, идеальной вещи (будущий продукт деятельности). По мере развертывания деятельности объект превращается в реальный продукт, исчезает в нем, так же как и субъект деятельности (и его труд). Продукт становится одной из вещей — и можно развертывать его объектность, по отношению к другой деятельности. Однако для возобновления прежней деятельности требуется снова произвести такие же объект и субъект; для этого сама деятельность должна (на каком-то из уровней ее иерархии) включать компоненты, обеспечивающие ее возобновление. В классовом обществе соответствующие производства внешним образом, формально разделены, существуют в культуре как особые отрасли производства.

Та же вещь может быть включена и в другие деятельности — и станет другим объектом. Если деятельность по каким-то причинам заканчивается — ее объекты перестают существовать как объекты, но остаются в мире как вещи. Объектность уходит в глубину иерархии, становится одной из возможностей. Но не исчезает бесследно — и вещь как потенциальный объект деятельности можно считать своего рода идеальным объектом — точно так же, как продукт деятельности лишь идеально существует до ее начала. Культура как совокупность всех возможных деятельностей включает, наряду с реально используемыми вещами, и саму возможность такого использования, идеальные объекты и продукты — как уровни духа.

Известное ленинское "определение" материи как объективной реальности — слишком узко для последовательного материализма: это лишь одна сторона дела, в рамках "теории познания". Но человек не только познает мир, он еще и активно его переделывает. И отличается от природных вещей или организмов как раз тем, что будущее для него столь же реально, как и настоящее, и прошлое. Это лишь разные уровни деятельности, связывания мира в одно целое. Но для этого мир должен существовать не только в контексте текущей деятельности, но и как ее возможность в прошлом или в будущем; идеальное существование мира не менее объективно — именно оно становится объектом при подготовке новой деятельности, включая замысел (представление о продукте) и необходимые условия производства. (поиск объекта). Но и этого не достаточно. Чтобы прийти к универсальной категории, придется допустить существование мира безотносительно к любой деятельности, в том числе человеческой. Такое существование само по себе есть теоретическая абстракция — поскольку реально в любом развертывании иерархии мира есть уровни жизни и деятельности. Но только на этом основании возможно ставить вопрос о материальности или идеальности. На практике мы никогда не начинаем со столь общей схемы — лишь предполагая существование чего-то как предпосылку всего другого (что и представляет практический интерес). То есть, человек никогда не может сказать ничего определенного по поводу мира вообще — ибо любая характеристика делает мир объектом деятельности, природой. Разум состоит в том, чтобы не придавать никаким определениям чрезмерного значения — всегда быть готовым к чему-то новому. Неизбежность новизны — важнейшая сторона категории материя. Даже там, где материя не становится объектом деятельности, она остается реальностью — хотя и не "объективной". Тем более это относится к миру, взятому в таком отношении, где существование человечества вообще не предполагается — но там возникает другой субъект, и объективность приобретает характер отношения к нему.

С другой стороны, категория объект — шире категории вещь. Объектом может быть и положение вещи, и ее движение, и абстрактное качество... Объектом может быть как единичное, так и особенное, и всеобщее. Объект — все, что нам нужно для деятельности, включая нас самих и продукт деятельности (постановку задачи). В этом смысле, субъект — это объект, который преобразует объект в продукт, а продукт есть объект, возникающий в результате деятельности. Деятельность — уровень всеобщей рефлексии, превращения мира в целом во вселенную и возвращения к целостности. стороны деятельности (объект, субъект и продукт) не противопоставлены друг другу, они вместе, их различие относительно — только на одном уровне иерархии. В таком, узком контексте можно сказать, что вещь — это материальный объект, но есть и другие, идеальные объекты, идеальность которых становится частью (стороной) их объективности.

Подобное взаимопроникновение и взаимопревращение категорий — не просто формальный трюк, жонглирование словами. Это обычный способ выразить субстанциональность мира, его самодвижение. Аналитическое мышление выхватывает какой-то один аспект — и по отношению к нему выстраивает иерархию уровней, так что объект одного уровня "включает" как объект, так и субъект предыдущего, — и относительность различения сводится к переходам между уровнями, вместо рефлексии — рекурсия. Мы так привыкли, нам это проще. Но этого недостаточно. Мир сложнее, интереснее. В каких-то других отношениях, прежние объекты и субъекты утрачивают всякий смысл, даже мысленное их разделение окажется неуместным. Вероятно, когда-нибудь люди найдут более удобные способы представлять это в рефлексии; однако ни одна из частных форм не сможет представит иерархичность мира целиком: только в совокупности всех определений возможна полная определенность.

Тем не менее, в каждой конкретной деятельности природа в целом для человека (как одного из способов существования духа) представлена иерархией объектов. Эту иерархию можно развертывать по-разному, следуя за развертыванием деятельности; формально это выглядит как отличие способа воспроизводства мира на разных этапах или уровнях деятельности. Обычный пример: классовое общество оказывается то рабовладельческим, то феодальным, то капиталистическим; в каждой из этих формаций есть свои градации; элементы разных формация часто переплетаются — и само выделение этих трех уровней правомерно лишь в определенных исторических условиях: вполне возможны культуры, где уместнее другие иерархизации. Точно так же, разные картины мира в естествознании далеко не всегда оказываются совместимы. Например, для древнего астронома объектами являются небесные тела и их движение по небосводу; современный астроном объектами считает всевозможные космические образования (планеты, звезды, галактики и метагалактики и т. д.) — во взаимодействии друг с другом. Прежняя картина мира в каких-то отношениях выводится из новой; но ничто не мешает и новые взгляды выразить в старых терминах — пусть даже это оказывается громоздко и неудобно. Когда планета Земля перестанет существовать, античная астрономия потеряет всякий смысл; но точно так же, современные представления о строении космоса окажутся неуместными, если вселенная настолько изменится, что уже не будет ни звезд, ни туманностей — но будут какие-то другие структуры, нам пока неизвестные (в частности, мир до "большого взрыва" вполне мог быть устроен совершенно иначе — и само понятие "до" оказывается иным).

Поскольку человек может делать себя объектом деятельности, он оказывается для себя частью природы — существом не только разумным, но и природным. В этом контексте — но только в этом! —возможно говорить о природе человека. Для неразвитого духа, такая внешняя представленность — единственная возможность заметить свое присутствие в мире. Духовное производство начинается с этого синкретизма: человек неотличим от приводимой им в движение материи. Эта отрасль духовного производства столь же универсальна, как и человеческая деятельность вообще — и в этих рамках развертывается иерархия искусства, науки и философии, намечается переход к синтезу (эстетика, логика, этика). Такое самовосприятие затрагивает все в человеке — и все равно остается лишь частичным. Уйти от частичности возможно лишь осознав себя субъектом, а не объектом, — а для этого нужно заметить субъекта в другом, сделать себя объектом и продуктом не для себя — а для другого, увидеть себя со стороны, другими глазами. Когда люди становятся источником духовности друг для друга — это любовь. Благодаря любви — а не прогрессу экономики, искусства, науки или философии, — мы становимся индивидуальностями, личностями, представителями человечества в целом.

В мире, где господствует всеобщее разделение труда, традиционно считают, что объективность в рефлексии — прерогатива науки. Дескать, именно наука представляет мир таким, каков он есть, — а искусство (даже реалистическое) рождается из фантазий, выдумывает такое, чего в природе не было. Философию в этом контексте вообще не считают за особую отрасль духовного производства — и отождествляют либо с искусством, либо с наукой (или с эклектической смесью того и другого).

Но искусство и философия по-своему говорят о том же, что и наука: о строении человеческой деятельности — а значит, и о присутствии в ней объекта, субъекта и продукта. Одно и то же представлено в разных формах: искусство производит объекты (произведения искусства); наука вырабатывает абстрактные схемы деятельности (как часть иерархии субъекта); философия дает методы синтеза — соединения объекта и субъекта в продукте. По своему продукту, наука — самый субъективный уровень рефлексии; именно поэтому ей приходится постоянно уходить от собственной абстрактности, привлекать основания для внутреннего развития извне.

Выходя за рамки классовых представлений философия указывает, что для единства деятельности (как выражения единства мира) одной объективности недостаточно: надо, чтобы любая деятельность отвечала строению субъекта и была направлена на его потребности. Своими средствами, о том же говорят и искусство, и наука. Такой синтез в классовом обществе недостижим — и может лишь в отдельных аспектах обнаруживаться на практике.

Как уже отмечалось, вещи не становятся объектами сами по себе — их надо ввести в деятельность в качестве объектов — в другой, специально направленной на это деятельности. Известняк в качестве горной породы — существует сам по себе; но чтобы сделать его строительным материалом, надо хорошенько потрудиться. Чтобы съесть яблоко — надо, как минимум, сорвать его с дерева (или поднять упавшее с земли). Земля не становится пахотными угодьями сама собой — ее надо ввести в культурный оборот в соответствии с нормами конкретной культуры (именно так возникает земельная рента в капиталистической экономике). Эту деятельность, в самом общем плане, можно было бы назвать объективацией. В частности, субъект может объективировать и себя, и продукты своей деятельности (последнее в классовой экономике связано с товарностью производства, превращением продукта в чистое количество — стоимость).

Однако таким образом полученные объекты синкретичны — для человеческого сознания, это всего лишь вещи, часть природы. Развитие самосознания приводит к осознанию "искусственного" характера объекта: это не просто вещь, а продукт труда, предназначенный стать объектом некоторой деятельности. Такое качество объекта называется предметностью. Постепенно у каждого объекта появляется еще один, предметный уровень; объект как бы расщепляется на два: природное образование (собственно объект) — и культурное явление (предмет). В частности, подобное опредмечивание касается и самого субъекта, и продуктов материального или духовного производства. Человеческая культура в целом — и общество как всеобщий субъект — в конечном итоге представлены совокупностью объектов, опредмечены.

В европейских языках различие объекта и предмета выразимо с трудом: русское предмет — просто калька, буквальный перевод латинского объект. Но постепенное расхождение значений собственных и заимствованных терминов — для русских обычная практика. А в английском языке, например, категория "объект" в какой-то мере представлена словом object — тогда как на предмет обычно ссылаются как на субъекта: the subject. Терминологическая путаница отражает буржуазный характер западной философии — и немало способствует запутыванию существа дела апологетами капитализма.

Там, где подготовка условий для деятельности выходит на первый план, деятельность предметна. Однако вовсе не обязательно ставить во главу угла именно это; во многих обращениях иерархии предметность лишь подразумевается, а главное — в другом. Беспредметность (во многих случаях лишь кажущаяся) никак не связана с объективностью; это, скорее, оттенок, окраска, манера — индивидуальный способ действия, сознательное намерение. Такое построение деятельности подчеркивает ее принадлежность миру в целом, и следовательно принципиальную незамкнутость, вариативность, зависимость от того, каким образом мы выбираем себе объект.

Точно так же, объект, участвуя в человеческой деятельности, не перестает быть вещью (или отношением вещей) — он неразрывно связан с тем, что для данной деятельности несущественно (и чего несравненно больше!), включая то, что пока не стало объектом никакой деятельности. Само выделение чего-то из целостности мира подразумевает наличие всего остального — а значит, внутреннюю иерархичность. Эти связи и опосредования сняты в объекте — они в нем скрыты, "виртуальны".

Когда объектом становится субъект, мы точно так же учитываем не все его стороны и взаимосвязи, а лишь ту часть, которая преобразуется в данной деятельности. Никакой объект не может быть тождествен субъекту: даже если одно и то же взято в разных отношениях — это уже не одно и то же. Однако самоотражение субъекта (рефлексия в узком смысле, духовность) возможно лишь через опредмечивание себя самыми разными способами; каждый из них — лишь частичное воплощение, но все вместе они вполне отвечают идее субъекта. В буржуазной науке отражение себя часто представляют как непосредственное усмотрение, интроспекцию. Опредмечивание — производит субъект в качестве объекта, делает его продуктом деятельности; только таким способом мы осознаем самих себя. Однако сознание себя — еще не самосознание: чтобы перейти на этот уровень, надо не только стать объектом, но и остаться субъектом — а для этого необходимо дополнить включение в природу включением в культуру, стать частью человеческого общества. Помимо опредмечивания, человек становится продуктом и других деятельностей — объективировать которые следует как-то иначе.