Воспоминания о Ленине, как правило, почти ничего не добавляют к тому, что можно почерпнуть из опубликованных работ, рукописей и писем. С одной стороны, это признак цельности натуры: слияние мысли с образом жизни — единство слова и дела... Другая сторона — работа цензуры, которой важно создать именно такое представление о вожде, и потому к публикации допускают не все подряд. В любом случае, есть чему поучиться. Но одна книжечка стоит особняком: в 1925 году Клара Цеткин публикует свои записки о беседах с Лениным по женскому вопросу осенью 1920-го (то есть, по еще свежим следам) — и специфика темы позволяет приподнять конспиративную завесу, которую В. И. всю жизнь выстраивал вокруг интимной проблематики. Нет, речь всего лишь о создании международного женского движения коммунистической направленности — в противовес волне буржуазного феминизма, интенсивно вымывающего работниц из большевистской политики. Однако тут как раз тот случай, когда обстоятельства становятся главными членами предложения — и говорят больше, чем грамматике дозволено обозначать. Поэтому мы ориентируемся на (изданный под редакцией Н. К. Крупской) полный текст 1933 года — а не на более поздние перепечатки, где якобы несущественные детали выпадают.

Мы отдаем себе отчет, что дошедший до нас ценный документ в любом случае не может заменить признаний из первых уст: рассказчик передает его собственные впечатления, выстраивает их согласно своим приоритетам, — и надо делать поправки, или, как минимум, не понимать буквально. Вероятно, какие-то ценные (для нас) обстоятельства так и остались за бортом. Но (по косвенным данным) мы можем хотя бы не сомневаться в подлинности источника — чего не скажешь о некоторых других хадисах, и уж тем более о современных буржуазных изысканиях в истории марксизма. Опубликованное после 1991 года (а за границей России и ранее) практически сразу можно отправлять в помойное ведро.

Прежде всего разумно задаться вопросом о причинах. Почему, вдруг, Ленину приспичило озаботиться дамскими штучками — и не только вызвать товарища Клару в кремлевский кабинет, но и потом наведаться к ней в гостиницу? Дамские штучки

Время лихое. Ленин уже успел отравить на смерть (пардон, на Кавказ) Инессу Арманд — но еще не получил похоронку. Успел также окончательно разругаться с питерскими "сепаратистами" (его словечко, из воспоминаний Лилиной), которым не по нраву авторитарный стиль некоторых московских товарищей — и они прикрывают свои попытки отъесть якобы положенный им кусок пирога призывами поставить экономику выше политики, передать бразды правления народным хозяйством настоящим "специалистам" (не афишируя, кто именно займется сертификацией профпригодности). С пролеткультовцами (типа Богданова) дружбы и раньше не было — и рулить искусством столь же проблематично. После хамских погромов в лояльных советам вузах — ученые тоже не сгорают от энтузиазма насчет следовать ленинским заветам. В общем, разброд и шатания. А на носу нэп, и надо объяснять и оправдываться... Лишний повод левым и правым уклонистам сходить стенка на стенку (а заодно поставить к стенке и тех, кто между). И вот, в самый разгар веселья, реверансы боевым подругам. К чему бы это?

Было бы наивностью искать одну большую причину. Как всегда, тут целый букет — и мы отщипнем от него только интересное по контексту. По всей видимости, переход от революционной войны к (относительно) мирному строительству со всей определенностью показал слабость позиций большевиков по теоретическим вопросам: даже если разрушить старый мир до основанья — а затем? Мы знаем (благодаря Марксу), что не так в капитализме; но как будет выглядеть то, к чему предстоит народ звать? Вроде, пора — а в загашнике только благие пожелания...

И вот здесь вылезает на свет пренеприятнейшее (для истинных ленинцев) обстоятельство: невозможно заниматься экономическими вопросами, не затрагивая вопросов духовности. Потому что экономика нам нужна не сама по себе — а для того, чтобы мы могли чувствовать себя людьми; а люди никак не удовлетворяются возможностью набить брюхо или обставить логово — людям нужна еще свобода, и не только от чего-то — но и сама по себе, как творчество, труд, любовь. Не хватает свободы — никакие побрякушки не спасут. Именно стремление к свободе ведет народ на баррикады, заставляет брать бастилии — или перерисовывать картину вселенной. А что вместо этого? — военная диктатура, партийно-казарменная дисциплина. Ленин точно знает, что распоясавшиеся фракционеры ратуют лишь за свободу для себя, а не за народ; поэтому их надо разоблачать и клеймить. Но В. И. в совершенной растерянности, когда вместо этой фиктивной свободы надо предложить хоть что-нибудь настоящее, не размениваясь на внутрипартийные склоки. Как это часто бывает, стойкий борец в патовой ситуации ищет возможности спрятаться — где бы вы думали? — за женской юбкой!

Заметим: это вовсе не слабость — это выражение самой сути дела. Вопросы любви приобретают всемирно-историческое звучание именно в периоды страшных потрясений, когда старое в руинах, а новое — где-то на той стороне еще не прорубленного тоннеля. Так было и на заре цивилизации, на гребне растаскивания первобытной общности; та же струя — в крушении античных культур; указать дорогу из средневековья в новое время смогла только любовь; наконец, пафос борьбы с гнетом капитала (со второй половины XIX века — или даже с маркиза де Сада) вытаскивает амурную тематику на самый верх в искусстве, в науке, в философии — и в партийном строительстве. Французское cherchez la femme — зеркально перевернутое отражение действительности: как только в истории назревают большие дела — в них тут же впутывают женщин (чтобы потом было, на кого при случае все спихнуть, — или кого послать на эшафот). Невозможно преувеличить историческую роль всевозможных воительниц и утешительниц: в классовом обществе, они всегда были символом прогресса, связывали прошлое с будущим.

Так вот, в критический момент российской революции большевикам позарез необходимо массовое женское движение, которое стало бы выразителем идеалов бесклассового будущего — в противовес дикому мещанству. Массовость — как раз для того, чтобы уйти как от узко бытовой проблематики (материальное производство), так и от слащавой сентиментальности и пошлостей либертинажа (духовная сторона). То есть, женщина оказывается с любовью не один на один, не в качестве абстрактного индивида (как у поборников буржуазной "свободы"), — она становится представителем класса и общества в целом, выразителем всеобщей необходимости и потребности. Это великолепно звучит в передаче ленинских слов Кларой Цеткин:

Здесь явно не по памяти — а по конспекту. Мощная идея в том, что без обращения к "женскому вопросу" в идеологии не будет полноты; напрямую выражена (пусть и в политически извращенной форме) самая суть проблемы: единство экономики и духовности. И становится понятным яростное сопротивление функционеров Интернационала: перенос фокуса с разрушения на творчество подрывает саму идею партийности — а зачем им рубить сук, на котором они так прочно сидят?

Достаточно определенно и начало беседы: первые же фразы подчеркивают, что речь не об одном из "прикладных" направлений идеологической работы — а необходимости решения теоретических вопросов, ухода от традиций буржуазного эмпиризма и натурализма:

Обратите внимание: это как раз то, от чего до сих пор всячески открещивались и Ленин, и Маркс с Энгельсом. Начальство вещало: экономика первична, и давайте крутить экономическую теорию — все остальное, вроде как, само приложится... Однако когда вульгарные построения партийных морализаторов и богостроителей начали перетекать в подрывную работу экономической оппозиции — стало ясно: не отвертеться. И придется влезть во все постели, и превратить голый натурализм в исторический материализм. Без этого — не будет и единства в партии.

Спрашивается: почему нельзя было начать с раскручивания женского движения внутри России — и в каждой отдельно взятой стране? Наверно потому же, почему Маркс с Энгельсом ратовали за создание международного союза коммунистов, за слияние рабочих движений разных стран: капитализм по своей сути интернационален; класс капиталистов противостоит рабочему классу безотносительно к рисованию границ (которое мировая буржуазия как раз и использует для разобщения рабов, натравливания их друг на друга). Эта экономическая универсальность — великое достижение капитализма; но она означает, что и любые отношения между людьми (а значит, и духовное производство, и воспроизводство разума) — оказываются столь же универсальными, и даже больше: универсальность как определение сознательной деятельности (в отличие от биологической необходимости и случайностей неживой природы) как раз и говорит о воздействии духа на экономику: единство разума требует экономического единства — наши мечты о будущем заставляют нас творить будущее.

Дальше начинается большой разговор — и Ленин разговариваем много и охотно, как будто желает выговорится на не очень удобную для официозной партийности тему. Из этого обстоятельства мы тут же делаем вывод: наболело — и не случайность. С удивлением обнаруживаем, что В. И. в курсе любой свежатинки — и у него на все имеется вполне определенное мнение; следовательно, не экспромт, а продукт достаточно основательных размышлений. То есть, при всей загруженности военными делами, вопросами экономики и партийной дисциплины, — находится время (и немалое!) на подборку материалов и обдумывание тезисов по женскому вопросу; учитывая знаменитую ленинскую самодисциплину — это указание на жизненную важность, злободневность.

В качестве иллюстрации — казус с проститутками. Цеткин получает (для передачи германским товарищам) выговор за "беспорядочное" поведение некоторых тамошних партийцев, которое "создает путаницу и раздробляет силы". В скобках: значит, как минимум, свой интерес к дамской тематике В. И. раздроблением сил не считает. О чем же речь? Оказывается, "одна талантливая коммунистка" развернула кампанию за вовлечение проституток в коммунистическое движение, и даже издает для работниц постельного фронта агитационный листок. Ленина это возмущает:

Но скажите, пожалуйста: что плохого, если в общем деле обращают внимание на (возможно) не самые насущные вопросы? Их же все равно надо решать — или как? Есть возможность — почему бы не заняться? Другое дело, если бы под это перекраивали марксизм, отступали от генеральной линии на строительство коммунизма; тогда, конечно, имеет смыл критиковать — конкретно указывая, в чем прокол. Но Ленин ничего такого и не упоминает — и распространяет не очень приличный душок...

Действительно, по какому праву наш вождь берет на себя смелость ранжировать людей по роду их занятий? Важен человек — а не то, куда его забросила нелегкая. А то получается, что заводская женщина — это одно, крестьянка — совсем другое, учительница — особая статья, а чиновница — вообще сбоку! Как есть, сословное деление — феодализм без намордника. Вовлечь в партию швею — это доблесть; идейно подковать проститутку — "беспорядочный поступок". Соответственно, в партии тоже не все равны: послужной список висит на каждом несмываемым клеймом... Но и тут не без исключений. В 1917-м Ленин призывал исключить из партии предателей Каменева и Зиновьева, разгласивших в открытой печати планы подготовки вооруженного восстания. Но в 1920-м Зиновьев с супругой — свои люди, которых тот же Ленин охотно рекомендует Кларе как опытных, идейно выдержанных товарищей. Странная сегрегация быков и юпитеров... Если Инесса Арманд меняет мужей, без отрыва от нежных чувств к т. Ленину, — это в порядке вещей; у Зиновьева, кстати, тоже супруга не первая. Но когда некий "высокоодаренный" товарищ XYZ "бросается из одной любовной истории в другую" — можно сразу утверждать, что "из него ничего путного не выйдет":

Здесь В. И. походя оскорбляет ту же Инессу Арманд, да и собственную жену — у которой политика очень даже путалась с нежными чувствами, вплоть до выправления по всем инстанциям разрешения поехать за любимым в ссылку. Вспомним также об амурных похождениях "железного Феликса" — из него тоже ничего путного не вышло? Скорее, стоило бы сомневаться в революционности уж очень холодных и расчетливых...

Но черт с ними, с непутевыми. Вы посмотрите на фразеологию: наших товарищей "опутывают" какие-то "молодые бабенки"! Может человек, с таким высокомерием высказывающийся о женщинах, претендовать на решение пресловутого "женского вопроса" — как бы его ни понимать? Прикиньте, что было бы, выступи он в таком духе на митинге по поводу восьмого марта. Нет, нет, это не вяжется с революцией.

Вернемся в публичный дом. Попытался Ленин хоть раз пояснить, почему "печальное" ремесло проститутки лично ему не по душе? Чем это низменнее работы на конвейере, ухода за скотиной или опытов с радием? Никаких намеков. Остается только расхожая мораль: ах, это неприлично! Чем тогда Ленин лучше германских филистеров, на которых их большевистское высочество изволить с негодованием топать ножкой?

Исторический материализм требует со всей определенностью заявить, что всякая вообще профессиональная деятельность есть занятие низменное и недостойное разумного существа — поскольку такое разделение труда отнимает у человека свободу менять характер участия в общественном производстве в соответствии с потребностями как производства, так и личностными ориентирами. С другой стороны, всякий труд (поскольку он остается элементом культуры) для чего-то необходим, и отбрехиваться от грязной работы — это не только не марксизм, но и классовая подлость, стремление съездить в рай на чужом горбу. Отношение общества к труду — продукт исторического развития. То есть, продукт деятельности. И не мешало бы сначала выяснить, кто делает неприличным индустриальный секс — и зачем?

И вот тут оказывается, что ленинская брезгливость — прямое продолжение буржуйских замашек: господа презирают рабов, потому что они им всем обязаны — и живут за их счет. Презрение — повод не платить по счетам. Элемент классового насилия, его идеологическая составляющая. Отсюда практический критерий: если филистер осуждает что-либо — это лишь маскировка жестокой эксплуатации, не связанной никакими законами, дикой и беспощадной. Женщин испокон веков не считали за людей — и половое насилие лишь верхушка айсберга, основные массы которого — в глубинах того самого института семьи, который всеми силами защищают апологеты капитализма, а вслед за ними и коммунисты, вроде Энгельса и Ленина. Женщина — лишь средство производства и предмет потребления, косная биомасса, которой не положено иметь никаких взглядов на "женский вопрос": властям лучше знать, чего хочет женщина (а хотеть она обязана только того, чего от нее хочет хозяин, господствующий класс). Ленин лицемерно скорбит о наемных работницах интимного бизнеса:

Куда достойнее сожаления достойные супруги и матери: это не двойные, это многократные жертвы! Мало того, что им не платят за интимные услуги — но от них еще и требуют рожать, и поднимать детей, и тащить на себе дом, обслуживать супруга (а часто и его производственные надобности); когда же все это сочетается с необходимостью отработки в публичном секторе (на заводе, в поле, в офисе — или на панели) — можно только удивляться, как они это выдерживают, — восхищаться высотами духа. Проститутки (хотя бы внешне) намного свободнее: их эксплуатируют только в одном отношении, а не сразу во всех. Они просто делают свою работу — и хозяева грабят их точно так же, как заводских рабочих, ремесленников или батраков; но публичные дамы хотя бы выше семейного рабства — не стали вещью, предметом интерьера. И за это их ненавидят те самые высокоморальные буржуа, которые пользуются их услугами — и которые сами повязаны браком по рукам и ногам. Они завидуют чужой свободе — которую не купишь ни за какие деньги, но за которую в классовом обществе приходится платить телом и делом. Звучит кощунственно — но проституток можно в этом смысле считать передовым отрядом женского движения, более сознательным, более свободным, чем миллиарды утопленных в брачном болоте душ. Так почему не допустить коммунистическую агитацию в этой благодатной среде (разумеется, не забывая и об остальных)? Почему это (по Ленину) "болезненный уклон"? Отказывать проститутке в праве принимать участие в общественной жизни наравне с любыми другими женщинами (и мужчинами) — это классовое насилие, способ разрушить единство эксплуатируемых масс. Точно так же, как в профсоюзном движении элитные профессии смотрят свысока на черную кость — а рабочая аристократия (подобно интеллигенции) объединяется с буржуазией ради сохранения своих привилегий, возможности косвенным образом эксплуатировать трудовое большинство.

В скобках заметим, что политика и разведка всех времен и народов (включая советскую) использовала женщин для лоббирования выгодных сделок или вытягивания секретов; некоторым женщинам эти игры даже нравились — они создают иллюзию свободы, в какой-то мере позволяя эксплуатировать эксплуататоров. Здесь никто из большевиков и не думал возражать... Ленин против "нравственного лицемерия почтенной буржуазии" — но сам он в вопросах разделения труда по гендерному признаку (как и по остальным) лицемерен абсолютно безнравственно. Да, литературный штамп конца XIX века придает проститутке "образ сладенькой мадонны"; эта гнилая струя сохраняется и сто лет спустя. Но давайте посмотрим, каковы рационализаторские предложения:

Вот-те раз! Оказывается, не уважаем мы проституток за то, что нет возможности навесить на них еще и материальное производство (на заводе, в сельском хозяйстве, в деторождении). Если бы выгорело — можно смело не платить за интимные услуги: дескать, оплачиваем (хотя и не по стоимости) только осязаемый продукт! Двойная экономия. Памятники Ленину пора воздвигнуть во всех империалистических столицах — и перенести прах из мавзолея в Пантеон, поближе к Наполеону. Но провернуть на практике не удалось — и дело вовсе не в "совокупности наличных условий", а в том, что идея любви неотделима от идеи свободы — и она необходимо будет выражать себя хотя бы в извращенно-буржуазных формах, через аморальность проститутки. Средневековые мамлюки запретили в Египте проституцию — думаете, ее там стало меньше? Французские гризетки были трудоустроены — ну, и что это меняет? Полиция нравов до сих пор существует в самых передовых буржуинствах мира — и ее нравы хорошо известны читающей публике и кинозрителям. "Допросы" проституток и при советах частенько превращались в оргии; в постсоветской России менты насилуют не только женщин, да еще снимают на камеру... Ничего личного — просто бизнес.

Тут придется перепрыгнуть вперед, к обличительной речи против пресловутой "теории стакана воды". Нельзя не отметить еще одного говорящего обстоятельства: патетическая риторика обращены к одному-единственному слушателю, к подруге Кларе, — но что мешало открыто выступить против вредного (?) поветрия в коммунистической печати, заявить о своей позиции четко и недвусмысленно? Тем более, что (по признанию Ленина) от этой теории "наша молодежь взбесилась, прямо взбесилась". Молчать и держать фигу в кармане — подлое лицемерие, неуважение к политическим оппонентам и к народным массам, которые, будто бы, сплошь безграмотны и могут не так понять. Допускаю, что в каких-то еще приватных беседах тема всплывала — у нас нет об этом сведений. Но речь-то о том, что касается всех, — а не горстки интеллигентов. Политика и честность — вещи несовместные; но занятия политикой (как и проституцией) не отменяют требования оставаться человеком — иметь твердые убеждения и не стыдиться их.

Оставляя пока в стороне "теоретические" возражения, обратимся опять к форме, к внешнему виду:

Просто букет (или чертополох) филистерской морали! Женщину (то есть, человека) воспринимают в одном-единственном аспекте — как предмет потребления. Если женщина общается (не важно, в каком смысле) с несколькими мужчинами — она уже "грязная"! Женщина должна принадлежать мужику персонально, надежно "обеззаражена", чтобы его "гигиеническая" щепетильность не страдала. Мой стакан — что хочу, то с ним и делаю! В тех же условиях, у мужика может быть несколько "стаканов" (например, для разных напитков) — это не против мещанской эстетики.

По опыту, стаканы в советском общепите не всегда блистали чистотой. Но если некто вдруг озаботился нечистоплотностью в делах определенного рода, — какой вывод? Очевидно, требуется сделать процесс чистым, повысить культуру производства и быта. Сравните ленинскую логику в письме к Арманд [49, 56]:

Человеческий, культурный секс — ничуть не грязнее обеда в хорошем ресторане, где крысы не бегают по столам и нет тараканов в салате. Однако само по себе это не придет — это надо делать, внедрять в массы. А не брезгливо фыркать из кабинета в Кремле. Даже если речь идет о проститутках, логично было бы заняться приведением их ремесла к гигиеническим стандартам, обеспечить технологичными средствами производства, — не забывая, конечно же, об эстетике и этичном отношении к дамам, которые дают вам именно то, зачем вы к ним пришли. Развитые капиталистические страны этот путь прошли — и они на голову выше в нравственном отношении, чем "кремлевский мечтатель". Половая жизнь — еще долго будет нормой человеческой жизни, и никогда не вредно ее облагораживать. Хотя бы за деньги. Полагаете, насильники в подворотнях — меньшее зло? Да государству, быть может, следовало бы приплачивать (общественно организованным) проституткам за нужную и полезную работу по устранению нездоровых влечений, сексуальных извращений! Только совсем больной пойдет ловить девочек в парке, если у него есть возможность дешево и вкусно оттянуться в хорошем борделе, без малейшего риска. Обучение подростков сексу должно стать частью школьной программы (пока таковые программы вообще существуют). Тогда и больных (на голову) не станет. Кем надо быть, чтобы эту работу считать грязной? А в ленинской логике — следовало бы бороться также с дворниками и ассенизаторами... Заметьте: в каждом деле есть и те, кто работает не просто за деньги, а по призванию. Сознательный борец за чистоту окружающей среды — ничуть не возвышеннее борцов за культуру (и свободу) секса. Возможность культурно контролировать телесные отправления — в интересах общества в целом; идея сделать такой контроль общедоступным — в этом плане вполне коммунистическая. Тогда как по Ленину свобода отношений — право избранных, а еще лучше — крепостное право, семейное рабство.

Мы подходим к финалу обличительной тирады. Секс быстренько переименовали в любовь — и наипошлейшим образом отождествили человеческую любовь с животностью размножения. Тем самым, опять же, превратили женщину в средство производства — аппарат для почкования. Участие "двоих" заведомо неравноправное: кобель в качестве субъекта, дама — объект воздействия, и ходячий инкубатор. Это не общественный — это классовый интерес. Что за коллектив имеется в виду — и почему кто-то ему должен — Ленин не уточняет. Зато вся последующая педагогика дружно подхватывает фразочку насчет "третьей жизни" — и уже напрямую заявляет: размножаться приличные люди должны только в семье. Разумеется, без минимальнейших обоснований: приказ такой — извольте принять к исполнению.

Чисто буржуазное смешение любви с сексом и размножением —пропагандистский трюк, призванный замаскировать прямое насилие, дикую эксплуатацию женщины классовым обществом. По логике, если общество заинтересовано в производстве детей и их последующей социализации, — следовало бы выделить это производство в особую отрасль, обеспечить заинтересованным лицам приличные условия труда и отдыха. В терминах рыночной экономики: женщина подписывает договор на выполнение определенного объема работ — но во всем остальном она свободна и может посвятить себя чему угодно. Индустриальный вариант: подсадили оплодотворенную яйцеклетку, создали условия для полноценного вынашивания и родов, — а после этого никто никому не обязан — никаких "долгов". Будет кто-то заниматься сексом или нет — к делу не относится. Тем более никто не вправе совать нос в личные чувства: мотивы для секса (или рождения ребенка) у каждого свои, а дальше — вопрос взаимного уважения и взаимовыгодного сотрудничества. Короче — все отдельно. Включая обучение и воспитание, с младенчества по гроб жизни.

Но нет! Ленину надо попользоваться населением безвозмездно — то есть, задарма. Пусть как хотят выкручиваются из экономических тисков; классовому обществу нужен продукт, который затем отчуждается от производителя и поступает на рынок труда. Сплошная экономия — совершенно политическая.

Еще о логике и двурушничестве. Ленин жестко осуждает попытки "организовывать проституток как особый революционный боевой отряд" — но чем отличается от этого его собственная идея о создании международного женского коммунистического движения? Тем самым он ратует за особый, "женский" коммунизм, противопоставленный коммунизму вообще. По логике — надо бы наоборот: сливать частные (профессиональные, национальные или конфессиональные) движения в один поток, и вовлекать женщин в работу вместе с мужчинами, а не отдельно, на уровне сплетничающих кумушек. А не возмущаться, что

Если вам нужно увлечь женщин чем-то другим — дайте им в этом поучаствовать. И не на подхвате, а в первых рядах. Предположительно, на II конгрессе коммунистического интернационала дело "застряло в комиссии" не из-за вражеских происков — а потому что товарищи никак не врубались в ленинскую "диалектику" и не видели никаких оснований для выделения коммунистического процесса среди женщин в особое производство.

Мы вполне допускаем, что такое формальное выделение может быть исторически оправданным — поскольку оно выражает объективные тенденции, для которых еще нет более разумных воплощений. Именно женский вопрос в первой половине XX века мог стать своего рода центром кристаллизации для материалистической философии духа — без которой марксизм так и останется односторонним, хромым, увязшим в вульгарном экономизме и политическом прожектерстве. К сожалению, не пошло — и проблема висит до сих пор. Сегодня условия изменились, и решать придется как-то иначе.

Аналогично, партийная политика в отношении к проституции могла бы подчеркнуть необходимость духовного производства — как другой стороны материального производства, без которой не сложится единство культуры. Освободить любовь от семьи — благороднейшая задача; даже в извращенной, рыночной форме это архиполезно для пролетарской революции. Но наш вождь до такой постановки вопроса не дорос — а мы сейчас крепки задним умом.

Ленин мечет громы и молнии по поводу "активных коммунисток" Германии, которые "разбирают вопросы пола и вопрос о формах брака в настоящем, прошлом и будущем". Не упоминая, что "некий Фридрих Энгельс" тоже занимался этим, по личной наводке некоего Карла Маркса, — и что, например, у горячо рекомендованной Кларе мадам Лилиной есть на этот счет вполне теоретическая книга. Предмет не просто насущный — а жизненно важный: определение стратегических направлений коммунистического строительства. Безусловно, можно бы строить наугад, или инстинктивно, на манер муравьев или бобров, вить гнезда по-птичьи; насколько это согласуется с разумностью, с превращением человека в человека, — вот вопрос!

Батюшки! — что мы видим? Великий и целеустремленный вождь русской революции находит время, чтобы ознакомиться с ерундовой брошюркой, — не говоря уже о теориях Фрейда. Спрашивается: почему немецкие товарищи не должны со всем этим знакомиться? При условии, конечно, что знакомятся они не только с этим, — и самостоятельно способны разобраться, чем "захватывающая агитация" отличается от "кустарной пачкотни". С психологией тов. Ленин явно не накоротке — и не умеет заметить глубокое материалистическое содержание за традиционно буржуазной фразеологией (которой и у него навалом). Обруганные Лениным Рибо и Фрейд — ближе к коммунизму, чем многие высокопоставленные большевики. Запрет на фундаментальную психологию (как потом на генетику и кибернетику) загнал советскую науку в идейный тупик, из которого одинокие гении (вроде Выготского, или Леонтьева-старшего) вытащить ее так и не смогли. На этом фоне расплодились пошленькие рефлексологические изыскания, в русле буржуазной психометрии и основанной на ней педагогики. Вопросы духовности — отличия человека от животных и мертвых вещей — списаны с повестки дня в тот самый момент, когда только они способны сдвинуть махину революции с мертвой точки, стать путеводной звездой. А у Ленина не революция для людей — а люди для революции. Не разумное (культурное) пользование телами — а (традиционное для России) решение больших задач "мясом", строительство на костях. Кто не желает размножаться на убой — вредный элемент.

Чья бы корова мычала! Человек, который бесконечно буржуазен в вопросах пола, осуждает тех, кто пытается с ними разобраться — нащупать более разумный путь. Человек, который внимательно следит за дискуссиями по половому вопросу, — осуждает интерес к теме у других. Вроде как против порнографии — но не прочь при случае посмотреть на клубничку. Как и положено буржуазному интеллигенту, далекому от "борющегося пролетариата". Цеткин резонно возражает, что в любом вопросе есть буржуазные и коммунистические воззрения, и что высветить эту разницу проще на обыденном и привычном, с чем приходится сталкиваться каждый день:

Тут у вождя взыграла мания величия — и следует снисходительно-презрительная реплика сквозь зубы:

Предполагается, что лично у Ленина сил на все хватает — а немецкие товарищи сплошь моральные инвалиды, неспособные по-марксистски овладеть огромнейшим материалом... Дескать, не фиг своим умом! — слушайте, что старшие говорят. Но почему тамошние коммунисты обязаны согласовывать тематику обсуждений с Кремлем — и в чем-то кого-то заверять? Они работают в своих условиях, как считают нужным; дело сторонних наблюдателей — принять к сведению и организовать себя в соответствии с жизненными реалиями. Если некто Ленин имеет особое мнение — где его публичные выступления на животрепещущую тему, хотя бы на трибуне конгресса компартий? Нет, он только перед знакомыми дамами хвост распускает...

Большевикам больше не на кого сослаться, кроме мифологического еврея! Который, кстати, как говорят, имел тысячи жен — а под старость обкладывал себя на ночь женскими телами, чтобы согревать немощную плоть. Или это коммунистический идеал?

Товарищ не замечает, что походя предает революцию, отвергает ее главную цель — освобождение человечества от любых форм рабства и утверждение человеческих отношений между людьми. А это, между прочим, предполагает и свободу мысли — чтобы никто не смел диктовать, на что ее следует направлять. Любовь — одно из выражений свободы; поэтому вопросы любви никоим образом нельзя считать второстепенными при подготовке пролетарской революции — без них никакая революция ничего не создаст. И уж тем более революция не для "обновления условий брака" — она призвана окончательно устранить семейное рабство, уничтожить саму идею семьи — из которой вырастает и на которой держится классовое общество. Знакомство с формами брака у разных народов в разные времена вырабатывает убежденность в историчности семьи — и неизбежности ее исчезновения; без такого образования просто не может быть исторического материализма. Это вполне аналогично тому, как неизбежность победы коммунизма выводят их историчности классов, из их отсутствия в первобытном обществе.

Когда женщины с наслаждением внимают рассказам о любви, как бы ставят себя на место любящих и любимых, — они из безликих "работниц" превращаются в творческих, одухотворенных людей, способных не только мечтать — но и следовать велениям разума, и если не изживать до конца уродства классового сознания — то хотя бы осознать уродство и бороться с ним. Для Ленина любовь — вроде хворостины, которой скот загоняют в брачное стойло, в клетку для размножения. Для людей любовь — способ вырваться из рабства, пусть даже только в мечтах. Пока мы способны дарить сами себе такие сны — мы люди; как только нам подсовывают вместо любви начальственные указания — разум умирает.

Отдельными местами Ленин очень похож на покойника. Ему мало филистерства по поводу проституток — ему еще и молодежь хочется ввести в рамки приличий. Невиданная наглость: они разговаривают меж собой о любви!

Это безобразие особенно вредно для юношеского движения, особенно опасно. Оно очень легко может способствовать чрезмерному возбуж¬дению и подогреванию половой жизни у отдельных лиц и повести к расточению здоровья и силы юности.

Забавно. В немецких парторганизациях есть стукачи, поставляющие в Кремль данные о дисциплинарных нарушениях... Ранее то же о женских кружках: "мне говорили..." У Ленина широкая сеть информаторов — половой вопрос у него постоянно в поле внимания! Это лишний раз подчеркивает важность проблемы — и заставляет задуматься о причинах демонстративной неразумности кремлевского руководства.

Что любовь и секс — вещи разные, это Ленину никто не объяснил. Признать юнцов людьми ("желторотые птенцы, едва вылупившиеся из яйца буржуазных воззрений") — все равно что сбросить себя с пьедестала (поумневший демон Случевского — не в ленинском вкусе). Как и женщин, молодых Ленин считает лишь грубым материалом, производственным сырьем, неспособным самостоятельно определиться с жизненными приоритетами; поэтому любую расточительность он считает кражей из партийного кармана — и переживает, прямо как буржуй за биржевые убытки. И вдруг озарение:

Снова знаменитый ленинский дуплет — двух зайцев одним выстрелом. Не зря развлекался охотой в Шушенском... С одной стороны — присмотр за несовершеннолетними, предотвращение разбазаривания ресурсов; с другой — женщин поголовно записывают в матери, и сводят их "социальную жизнь" к размножению и уходу за потомством. В дикой природе коллективное материнство иногда встречается; давайте и у людишек заведем. Как в сказке про конька-горбунка. По такому случаю Ленин даже готов пойти против себя (и Энгельса) — объявить семью бастионом "узкой психологии". Впрочем, речь не об уничтожении вражеского оплота: семейное рабство никто отменять не собирается — но в довесок к нему еще и "социальное материнство", новаторское развитие идиотизмов филистерского марксизма! Товарищ всегда рад попользоваться любезными дамами за бесплатно — у нас тут не бордель какой-нибудь, чтобы по полному тарифу... Круто? Не то слово!

Что мог бы сказать диалектический и исторический материалист? Не может быть случайностью, что "значительная часть нашей лучшей, действительно многообещающей молодежи" вдруг начинает "усердно заниматься" какими-то вопросами, которые по видимости далеки от воздвижения баррикад и кавалерийских атак. Внимание общества всегда фокусируется на ключевых моментах исторического развития, на том, без чего просто нельзя двигаться вперед. Следует не отмахиваться от факта, не списывать на моду (которая тоже не от фонаря!), — а понять, что именно в духовном брожении относится к проектированию общего будущего, — и сознательно направить активность масс в разумное, идеологически выдержанное русло, вместо буржуазных шатаний. Идеология — вовсе не "сдерживающая сила", как изволит выражаться великий вождь, вслед за модными буржуазными агитаторами. Наоборот, идеи призваны рушить барьеры, рвать цепи — звать к свободе. Сам же признает:

Примечательно, что "отношение мужчины к женщине" подано как отношение человека к человеку — уже достижение. Правда, непонятно, как быть с отношением женщины к мужчине — по-прежнему рабское почтение? Тогда это в духе доброго барина, не обижающего рабов, пока они ему верно служат... На революцию не тянет. Тем более, что дальше, вместо освобождения личности, — всего лишь переписывание правовых норм (а всякое право — инструмент классового насилия). Почему процесс обязательно медленный — никаких намеков. О диалектике скачков в развитии Ленин предположительно наслышан (по крайней мере, судя по упоминанию их по самым разным поводам на всем протяжении собрания сочинений). Насчет болезненности — тоже вопрос. Вероятно, иногда лучше избавиться от боли хирургическим методом, чем затягивать ее на долгие годы. С другой стороны, зарождение нового всегда происходит в недрах старого — а вовсе не после его разрушения, в девственной пустоте; об этом Ленин тоже должен был у Маркса прочесть. Несовместимость уже рожденного нового с пока еще господствующим старым — причина революций, которые не создают новое, а только высвобождают его. Так почему бы не высвободить уже овладевшую широкими массами идею свободы половой любви? Если есть в том дурная шелуха — только практика позволит выяснить, что всерьез. И про это Ленин наверняка читал — и даже высказывался аналогично. А если перекрыть краны — так и будем вариться в очень удобном для буржуазной пропаганды филистерстве. Ленинские краны — в той же (навозной) куче:

Ему про любовь — а он про брак и семью. В огороде бузина — в Киеве дядька. Бог с ней, с диалектикой — но хотя бы элементарная логика должна присутствовать! Что такое "лживость половых отношений" — дело совсем темное; вероятно, есть также правдивость — но про это нам так никто и не рассказал... Дальше длинная тирада в античном стиле: риторическое возмущение и ноль информации. И совсем странно выглядит патетическое заявление, что

Мы, ведь, только что узнали, что такие восстания суть нарушение партийной дисциплины, "беспорядочные поступки", и "раздробление сил". Или речь о том, что члены партии — уже не люди?

Вот. А только что говорил о "медленном и болезненном". Где логика? Если способы чувствовать быстро меняются — надо брать это дело под партийный контроль прямо сейчас, привносить в стихию малую толику разумности. Если какие-то пропагандистские материалы лично Ленина не устраивают — ok, закажите своим писателям что-то более идейное; не запрещайте работать, а наоборот, создавайте условия. Отнимать и ничего не давать взамен — это уж очень по-буржуйски! Если бы просто опубликовать вот эту беседу с Кларой — как есть, по свежим следам, в 1920-м, — бомба! Может быть, даже нэп не пришлось бы вводить :-). Якобы по-женски наивно, собеседница очень уместно Ильича уела:

Ха-ха! Потратить несколько часов на приватную встречу — это ли не свидетельство важности и трудности? (По тексту 1933 года: деликатные охранники несколько раз напоминали о регламенте стуком в дверь — но входить не осмеливались; вероятно, чтобы избежать конфуза: мало ли чем их величество с дамой занимаются!)

Возвращаемся к вдохновенному оратору — который уже воспарил до самых высот революционного пафоса:

Букет всяческих забавностей. Вероятно, в этом гениальность и состоит: простой человек ляпнет по дурости — его обзовут дураком и забудут; стоит ляпнуть гению — миллион вопросов и поводов для обсуждения. Например, о связи первого и второго предложений, которая в нормальных мозгах полностью отсутствует. Нас тут некий Ленин учил, что брак не имеет никакого отношения к наслаждению — что бабе надо рожать, кормить, обстирывать — ну, или личным секретарем, по примеру вождевой жены. Удовлетворение — это для начальства. Когда жена начальника не удовлетворяет — он вправе удовлетворяться не в буржуазном смысле, а как-то еще (детали В. И. скромно умалчивает). Почему половые отношения надо всегда увязывать с браком — публике невдомек; но у германского филистера и советского вождя одно без другого не ходит. Однако нам в жилетку опять плачется исторический материализм: половые отношения — это огромный пласт человеческой (а не животной!) культуры, и далеко не всегда речь о наслаждении. Половая любовь вообще не о наслаждениях — это единение душ, способ становиться друг другом. Что, конечно, само по себе блаженство — но ничего общего с телесными отправлениями не предполагающее. Сводить "чувствования отдельного человека" к стимуляции эрогенных зон — совсем не по-людски. Если брак трещит по швам, разумно задаться вопросом: что именно здесь не так? Кивать на сексуальную озабоченность не приходится: классовое общество никогда не трогали интимные подробности — и браки оставались сугубо экономическим инструментом (иногда в форме высокой политики). Значит, "созвучная пролетарской" революция опирается на что-то помимо секса — что именно? А ответ ужасно прост: на любовь. Стихийный протест против буржуазного, рыночно-утилитарного отношения к людям принимает форму половой свободы; да, эта форма насквозь буржуазна и далека от разумности (предполагающей и разумность чувств) — но других форм пока просто нет! Марксизм был просто обязан вытащить из-под эротики духовную основу, ясно и недвусмысленно указать, что пролетарская революция радикально меняет не только производственные отношения, но и духовность, отношение одной личности к другой. У Ленина совершенно точно: на первом месте — отношение человека к человеку. Кто какого пола и возраста — дело десятое. Пролетарская революция призвана сделать (в буквальном смысле!) человеческое общество миром любви — и поэтому любовная тематика вырывается на первый план, оттесняя на задворки экономические и политические соображения (где все и так ясно, и обсуждать, в общем-то, нечего). Только законченный пошляк не разглядит этой духовной струи — и под сексом будет понимать всего лишь секс, копуляцию (как терминологию Фрейда все, включая Ленина и прочих товарищей, воспринимают буквально, не усматривая глубокой метафоры, призыва очеловечить физиологию).

Последние два предложения цитаты — верх воинствующей пошлости. Человечество, по Ленину, состоит из "людей", — а к ним в придачу всякие там недомерки: женщины, молодежь, дети и старики — экономический балласт. Аристотель бы добавил для комплекта рабов — но на дворе развитой капитализм, и открыто называть рабов рабами не политкорректно. Так вот, у людей (совершеннолетних определенного пола) с отношениями все в норме, и "запутанное сплетение вопросов" их совершенно не занимает. Интересуются этим почему-то как раз те, кто лишен полноты экономических и гражданских прав, — тогда как "люди" (в лице т. Ленина) категорически возражают и требуют пресечь беззаконие: не экспериментировать, не играть в свободу — а слушать, что старшие говорят. Потому что бардак — он и есть бардак, и сами же будете потом страдать от "неурядицы в области половых отношений". Кто выбился в люди — тот уже ничем не страдает. Ему и разнообразия в наслаждениях не надо. С чего бы это?

Конечно, барин хороший, и может посочувствовать (когда не надо раскошеливаться):

То есть, не монашеский аскетизм и чисто буржуазная мораль — это нормалек. Пусть грешат — но в меру, под присмотром "социальных матерей" и бдительного верховного владыки.

Нам уже страшно. Но не из-за роковых яиц (пардон, последствий) — а оттого, что интерес к вопросам пола объясняют "естественными причинами". Эмпирионатурализм без намордника. На психику это действует поистине сокрушительно.

Нет у человека никаких естественных причин. Все в нем — от общества, от способа материального и духовного производства. Если бы большевики, вместо ханжеских увещеваний, честно признались бы, что есть у государства репродуктивный план, без исполнения которого экономика безвылазно забуксует, — что, юные энтузиасты и идейные женщины не откликнулись бы на призыв о помощи — даже без реальных компенсаций? Если бы народ честно попросили пока тащить на себе обучение и воспитание детей, чтобы государство могло расчухаться с наследием военного времени, — неужели не поняли бы? В качестве награды — человеческое отношение к людям; а это многого стоит! Дайте людям надежду — и делайте все, чтобы воплощать лучик за лучиком. Это марксизм. Это по-коммунистически.

Первое, что революция должна сказать людям: вы свободны! Да, в нынешних экономических условиях свободой далеко не всегда удается воспользоваться — но ваша свобода распространяется и на то, чтобы менять эти экономические условия, отвоевывать у буржуазности все новые свободы. А в области духа — свобода не требует огромных затрат: достаточно, чтобы никто не мешал. Так пусть любят все как хотят, как кому удобнее, — снять семейные и собственнические запреты! Запрет на вмешательство государства в личные дела — дело государственной важности. Перевыполнят план по народонаселению — кому от этого хуже? Лишний повод заняться обеспечением достойной жизни для всех, окультуриванием телесности.

Тут мы снова добрались до стакана воды — и можно посмотреть на теоретическую часть. Но повторимся: обсуждение секса — лишь способ говорить о любви. Снятие классовых ограничений, вывод ухода за телом (включая половые органы) из-под дурацких табу, разумная организация телесных отправлений и всемерное наращивание материальной базы, — автоматически уводят общество от всяческих извращений (просто потому, что извращать уже нечего). Тем самым физиология выносится за скобки — и уже не мешает выстраиванию собственно человеческих отношений, любви.

Искусственные запреты — одна из форм классового насилия. Как только одним разрешено то, чего нельзя другим, — это экономическое неравенство, разделение труда, зародыш рынка и предвестие капитала. Объяснение этой искусственности естественными причинами — гнусная ложь, стремление навсегда сохранить классовое господство.

Первая же фраза ставит на одну доску человеческую половую жизнь и размножение животных. У человека нет ничего, что бы определялось природой! В половую жизнь он вступает не по природному влечению — и не в природных формах. Собственно, порывая с природой — он и становится человеком. Говорить о половой жизни человека мы можем только в человеческих категориях, не зависящих о того, как при этом используются органические тела. Соответственно, не может быть вообще никакой "игры между обще¬ственной экономикой и физической потребностью": деятельность человека и поведение животных — принципиально разные уровни бытия, и смешивать одно с другим в общем контексте — чисто логическая ошибка. Допустимо сравнивать экономическое поведение человека (включая деторождение) со столь же человеческой потребностью в любви (включая половую); при этом в половой любви нас интересует как раз то, чем человек отличается от животных — и что никак не соотносится с физиологией полового акта; даже половой акт, взятый как момент человеческой деятельности, интересен не процессом копуляции как таковым, а тем, в какой обстановке все это происходит, и как люди к этому относятся.

Отношения между полами — если речь идет о человеке — возможны лишь там, где общественное устройство допускает различие полов в качестве одного из элементов культуры. То есть, в классовом обществе — в условиях общественного разделения труда. Женщины и мужчины (равно как и прочие общественные группы) экономически противопоставлены друг другу — и только поэтому их отношения становятся отношениями полов. Следовательно, история половой любви есть классовая история, и формы любви так же следуют за развитием экономического базиса, как и вся остальная "идеология". Отвязать надстройку от базиса можно лишь в том смысле, что движение духа существенно влияет на экономические процессы — поскольку мы люди и действуем сознательно, целенаправленно меняем мир и себя. Но Ленин хочет другого: ему важно сохранить старые общественные формы при кардинальных сдвигах в экономике — и он опошляет марксизм, допуская, что рулить людьми можно "из кабинета", независимо от способа производства. Что в конечном счете приводит к восстановлению старого способа производства — ради воспроизводства классового уродства.

В бесклассовом обществе — нет смысла выделять половую любовь в особую категорию: мы говорим об отношениях людей, о любви одного человека к другому человеку — безотносительно к природности тел. Как люди будут при этом использовать тела — это их личное дело, и любой вариант равно приемлем. Вот об этом вся заварушка со "стаканами": утверждается, что переход к обществу без классов требует вывода человеческого общения (и любви) из сферы классового диктата; на этой (и только на этой) основе возможен переход от любых форм руководства к сознательному самоуправлению — как в материальном производстве, так и в рефлексии. В условиях начала XX века утрирование подобной свободы используется буржуазной пропагандой для ослабления позиций революционных партий — и жесткую реакцию Ленина понять можно. Но простить все равно нельзя.

В качестве вишенки на торте: "возвышенное" и "низкое" — сугубо классовые понятия. Подходить к любви с этой стороны — значит, увязнуть в болоте буржуазной, филистерской морали. Разум не признает "верхов" и "низов" — для него все равны. И остается только один критерий: свобода. Женщина может заниматься проституцией; но если она с тем же успехом может этим не заниматься — она свободна, и ничего "низкого" в ее занятиях нет — это ее сознательный выбор, а значит, и выбор общества в целом, всего разумного человечества. Двое могут жить одним домом и вести общее хозяйство; но если они столь же свободны спать в разных кроватях (или на разных планетах) — вопреки предписаниям из Кремля [38, 221], — это вовсе не семья, и ничего буржуазного в таких отношениях нет.

Позерствуя перед дамой, товарищ забывается и начинает нести форменную чепуху. Ссылается на классиков:

Но как раз об этом у Энгельса ровно ничего нет! Ни в этой книге — ни в других. Он лишь указывает, что сама возможность человеческой любви разрушает буржуазную семью — и фантазирует на тему пролетарского брака, который "моногамен в этимологическом значении этого слова, но отнюдь не в историческом его смысле" [21, 75]. Энгельс тоже жаждет "исключительности" в половой любви — чтобы повязать самца с самкой волевым решением и заставить размножаться под диктовку партийного начальника. Дескать, это в интересах сношающихся (см. выше о такой же отеческой заботе у Ленина). Но в данном случае на многое можно посмотреть сквозь пальцы — по двум причинам. Во-первых, человек не боится слова "любовь" — и защищает (возможно, не самые блестящие) идеи публично, а не на ушко знакомой даме. То есть, есть что обсуждать широким массам, чтобы разумно относиться к собственной духовности. А во-вторых, под конец Энгельс таки признает факт колоссальной важности — от которого Ленин отбивается руками и ногами [21, 77]:

Вот. Ясно и недвусмысленно: семья должна умереть. Потому что после изъятия из ведения семьи всякой производственной деятельности (включая и деторождение, и образование, и духовное производство) никаких общественных функций у семьи не остается — ей просто незачем существовать в бесклассовой культуре, где люди свободно общаются друг с другом, не испрашивая на то ничьего разрешения. Тогда как по Ленину женщин от семейных дел никто не освободит — зато навесят "социальное материнство" и наемный труд по какой-то "производительной" специальности.

В принципе, из этого можно уже вывести тезис о свободе любви: человек участвует вместе со всеми в общественном производстве — а до остального никому нет дела: контролирующих или направляющих инстанций в обществе разумных (то есть, свободных) людей не предусмотрено. Но Энгельс и тут достаточно аккуратен [21, 85]:

За это мы классика уважаем. Но пассивное созерцание — не в нашем вкусе. Не просто ждать выхода на арену истории новых поколений — быть может, мы и не дождемся! — но попытаться заглянуть в будущее, предложить этим самым поколениям перспективные, на наш взгляд, варианты, — чтобы им было из чего строить свой блистательный мир. Как минимум, такое рационализаторство не должно опираться на пошлое старье — пережитки классовых отношений, остатки права, религии, морали. Правильно, прекрасно и нравственно лишь то, что делается по любви — этим великим открытием мы тоже обязаны Энгельсу. На его фоне жалкие сентенции Ленина о том, что "жажда требует удовлетворения", — верх пошлости, вульгарнейший штамп эмпирионатурализма. Не может разумный человек вестись на какие-то требования! — он сам требует от природы, чтобы она вела себя по-человечески, культурно. Порождение этой культурности — такое же общественное производство, как и все остальное: мы не плывем по течению, не подчиняемся обстоятельствам, а переделываем мир, творим иные обстоятельства — не ради какого-то "удовлетворения", а наоборот, для поиска все новых неудовлетворенностей, поводов для творчества.

Отрицая вульгарный экономизм, Ленин на каждом шагу сбивается в чисто экономическое, коммерческое отношение к любви.

То есть, решать о том, какие отношения избыточны, следует исходя из рыночной конъюнктуры, предполагая, что людишки нужны только для исполнения возложенных на них обязанностей — и все, что отвлекает или понижает градус энтузиазма, — это скверно. Революционностью такая позиция и близко не пахнет. Барину виднее, что нужно рабам:

Вспоминается киноклассика: мы бодры, веселы... Почему нельзя делать революцию в грусти и без бодрячества — ни один теоретик не пояснил. Педагогический инструментарий — двухтысячелетней давности: благие пожелания без малейшего намека на экономику. Можете вы прямо сейчас обеспечить всю это разносторонность, всем и все сразу? Черта с два! Так почему не позволить людям самостоятельно расставлять приоритеты? Кому-то интересно одно — другим другое. Дискуссии на любую тему — и есть тот самый "разбор, исследование"! Но на первом месте у Ленина — грубая телесность: все крутится вокруг куска мяса, который по буржуазной традиции отождествляют с человеком, членом общества, творческой личностью. Но чего ради физически упражняться, если для наших нужд достаточно умения нажимать на клавиши? На кой ляд мне плавать, если я больше люблю бальные танцы? Мне тогда и гимнастика никакая не нужна — после нескольких туров все мышцы в тонусе! Прочесть книжку (или посмотреть видео) иной раз намного полезнее, чем шляться по экскурсиям (которые, кстати, требуют немалых средств и доступны далеко не всем). Почему какой-то чиновник присваивает себе право решать за людей (а молодые — тоже люди)? Его дело создавать материальную базу, расширять круг общедоступных возможностей, — а народ разберется, как что употребить. В частности, почему бы не сделать общедоступным здоровый секс?

Особый вопрос — о критериях здоровья. Начальникам свойственно мнить себя знатоками медицины и лихо ставить диагнозы. Но здоровье здоровью рознь. Что здорово одному — больно другому. Даже животные тела нельзя под одну гребенку — и одним из критериев разумности общественного устройства может быть доступность любых деяний любому члену человеку, независимо от телесной организации. Вся культура как раз и есть набор средств для компенсации органических различий путем оснащения тел искусственными органами, отхода от технологий грубой силы. С другой стороны, круг общественных задач бесконечно разнообразен — и различия телесной организации могут быть очень кстати: вопрос не о здоровье как соответствии усредненному стандарту — а об индивидуальном подходе к использованию самых разных тел, о возможности каждому свободно выстраивать свою индивидуальность, становиться (и чувствовать себя) единственным и неповторимым. Тем более чиновные "диагнозы" недопустимы в области духовного здоровья: очень многим тирады Ленина показались бы подозрительными — на грани психопатии, навязчивого бреда и мании величия. Вот, например:

Можно подумать, что пролетарии всех стран сплошь непьющие и сексуально воздержанные, что они всегда ходят строем и скандируют большевистские лозунги — просветленно и без малейших сомнений. Передовой отряд биороботов. Программы для них надо писать без всяких двусмысленностей, чтобы не запускать паразитные процессы, которые потом кремлевским сисадминам придется вылавливать и убивать. А компьютер не резиновый — у него таки оперативка, дисковое пространство и полоса в сети.

Насчет "не смеет и не хочет" — сильно сказано! В переводе: что ему запрещено — того он даже захотеть не может. Чтобы так промыть роботам мозги — нужен очень крутой программер. Вроде упомянутых Энгельсом буржуазных пропагандистов [20, 305].

Нет, конечно, наркотики — это плохо. Когда не человек приводит вещи в движение, а они его, — это неразумность, вырождение. На чем именно вывих — не столь важно. Курение, выпивка, секс... Чрезмерный энтузиазм по поводу коммунистического идеала — из той же оперы: если человек превращается в бешеного робота, неспособного просто влюбиться и забыться в любви, — что-то не так. Да это не рабство — потому что рабом сделать можно только человека, а здесь уже распад духовности как таковой, превращение в безучастную ко всему вещь.

Забавно, что чтение "декадентских" романов Ленин "расточением сил" не считает — и про "оргиастические состояния" почитывает на невесть откуда взявшемся досуге... А пролетариату, дескать, это не нужно — ему нужна только ясность. Предполагается, что психике нашего вождя такое чтиво повредить уже не может...

Товарищ явно заговаривается. Если "вредные явления" так уж одолели, и начинают распространяться не туда, — где гневная отповедь в собрании сочинений? Вместо нее — павлинство перед заведомо некритически настроенной женщиной. Лично Ленину "выступить против" — западло, и он пытается переложить тяжелую работу на милых дам. Очень по-джентльменски. Впрочем, с этим мы сталкивались и ранее. Но почему половое (и прочее) воспитание юношества есть часть "женской проблемы" — тут публику клинит. Женские проблемы — это когда тампакс подвел, или стрелка на чулках... Ну, или когда целлюлит, и люрекс в волосах. Конечно, такие проблемы надо решать — и было бы неплохо, если бы общество серьезно озаботилось избавлением женщин от менструаций и менопаузы, от многомесячных страданий до родов, в процессе, и после... И, конечно, окультуривание биологических тел, вызревание в них не только производительной силы, но и полноценной личности, — дело всех и каждого, без половозрастной сегрегации. Половые отношения доступны не только молодым — и не сводятся к интимной близости; даже различие полов тут малосущественно (о чем нам за сто лет до Ленина доходчиво поведал маркиз де Сад). Точно так же, учиться и воспитывать себя на протяжении всей жизни — норма и вне половой тематики. Хамское, барское отношение к людям — общечеловеческая беда; нельзя безапелляционно распоряжаться ни подчиненными в офисе, ни товарищами по партии. А что Ленин?

Командный тон, не допускающий ни малейших вольностей. Будьте в распоряжении "когда и где понадобится". Даже буржуй в разговоре с ценными кадрами не позволит себе явной грубости и сформулирует приказ в виде вежливой просьбы. Да, это лицемерие — но не только; это еще и признание непобедимости человеческого духа — из-за чего никакое насилие не может всецело властвовать над людьми. Господам приходится не только заставлять — но и убеждать, создавать такие условия, в которых людям было бы разумнее подчиниться. Немалые накладные расходы — но мировой капитал на них идет, ибо иначе вообще не будет прибыли. Всех убить — с кого взять прибавочную стоимость?

Что означает трактовать вопросы любви, секса или кобса по-марксистски — Ленин так и не рассказал. Ведь для этого, как минимум, надо бы выкатить марксистскую теорию духовной деятельности и воспроизводства духа, во взаимосвязях с развитием материального производства. Ничего подобного у Ленина нет — и он категорически запрещает обсуждать даже постановку проблемы среди партийцев и сочувствующих. Его марксизм сводится к беззастенчивому пользованию населением по разумению партийной верхушки:

И далее:

Значит, и проститутки на что-то сгодятся! Если, конечно, их вывести из пассивности, завербовать и вооружить.

Двусмысленная фраза: можно понять так, что женщина как человек и член общества возможна лишь в условиях частной собственности (как орудие производства). Не нужна, дескать, нам эмансипация женщин, — а нужно раздать эти орудия пролетариям — и пусть орудуют по-революционному. Вероятно, тут глюк конспекта: Цеткин уже утомилась стенографировать — и приходится восстанавливать по памяти.

Как всегда у Ленина, сугубо практические ориентиры не вызывают особых возражений:

Тут Ильичу напоминают про точку зрения некоторых "очень хороших товарищей":

Попытки выделить женский вопрос в отдельное производство клеймят "как предательство и отказ от принципа". Казалось бы, соображение вполне резонное — и следовало бы пояснить мотивы. Но Ленин просто отмахивается, как от надоедливой мухи:

Разумеется, где уж немецким товарищам тягаться с кремлевским авторитетом! Ему и доказывать ничего не требуется — можно просто приказать. И дальше следует фантастический образец презрения к элементарной логике (без которой что-либо доказывать было бы странно). Ленин (совершенно справедливо) указывает, что в партии и в профсоюзах женщин много меньше, чем мужчин. Казалось бы, нужно с этим бороться, вовлекать дам в общепартийное строительство, вводить в руководство (хотя бы даже на демократических, паритарных началах). Но вместо этого Ленин предлагает создать для женщин какие-то особые органы — чтобы не путались под ногами у людей.

То есть, кое-кто ("мы") будет "осуществлять пролетарскую диктатуру", и ему нужно, чтобы женщины заняли отведенное им место, а не претендовали на равенство с мужиками в "рабочих союзах" — которые (не дай бог!) начнут брать на себя управленческие функции и вытеснять партийных бюрократов из органов власти. Чем как раз об эту пору активно занимались питерские диссиденты из "рабочей оппозиции" (Шляпников и Коллонтай). Ну, не будем про высокую политику; нас больше интересуют оттенки высказываний, и общий тон. Грубо говоря, речь о том, чтобы найти дорогу к женщинам — а не к людям; то есть, сначала отделить их господствующего класса — а потом придумывать способы держать эту массу в узде.

Далее следует гневная тирада о реформистах из II Интернационала и о том, что, дескать, в точности такие же требования коммунистов — вовсе не "признание того, что мы верим в вечность или хотя бы в продолжительное существование буржуазии и ее государства":

Что по факту? Капиталистические правительства в течение всего XX века постепенно прогибались под реформистов — и европейские женщины оказывались намного свободнее советских, так и оставшихся замороженными между конвейером (хлевом, офисом) и кухней. Женщин во власть не пускали (и до сих пор не пускают) — разве что, пара-тройка специально отобранных на формально-представительских должностях. Можно сколько угодно призывать — но без практических мер по устранению (хотя бы формального) различия в способах участия в хозяйственной и идеологической работе (в материальном и духовном производстве) останется лишь эксплуатация бесправных теми, у кого все права в наличии. Забавно, что тот, другой Ленин, который не базарит с дамами, а рубится с классовым врагом, — прекрасно это понимает, и потому настаивает на включении в программу пунктов по "женскому вопросу". Ему начхать, что "теперешние требования для женщин могут быть неправильно поняты и истолкованы"!

Голос не мальчика, но мужа... К сожалению, больше мужа, чем человека (коему различие полов и возрастов не в строку). Бороться с гендерным (и прочим) насилием следовало бы так, чтобы в каждой букве "требований" подчеркивать равенство, а не различие. Да, мужчин и женщин эксплуатируют по-разному. Но следует ясно и недвусмысленно определиться: и то, и другое — эксплуатация, классовое насилие. Изнасилованный мужчина — не счастливее изнасилованной женщины; затраханная конвейером баба — столь же нечеловеческое существо, как и загнанный в окопы мужик. И говорить надо о правах людей — а не мужчин и женщин по отдельности. Сегодня богатые страны дают отцам отпуск по уходу за ребенком — что совершенно уравнивает мужчин и женщин в этом отношении. Точно так же, любое право женщины — должно также становиться и правом мужчины, и наоборот. Даже право зачать и вынашивать ребенка — или не делать ни того, ни другого. Как общество будет решать задачу — следующий вопрос; была бы принципиальная постановка — и разумные решения всегда найдутся.

Да, не особо грамотные женщины или мужчины не всегда поймут абстрактные лозунги — и могут не увидеть, как борьба с капитализмом соотносится с их каждодневными несчастьями. А для чего мозги партийным товарищам? Говорить доходчиво — их прямая обязанность.

Но это не значит — повторять слово в слово программы буржуазных партий! Надо даже формально те же требования излагать иначе, не разделяя женщин и мужчин — тогда и не перепутает никто. Ленинская формулировка заведомо хромая; правильнее было бы сказать: "полное равенство женщин и мужчин" — а не "уравнивать" женщин под мужчину, взятого в качестве заведомо высшего существа, человеческого эталона. А еще лучше: полное равенство всех людей, независимо от пола возраста, национальности или иных формальных различий.

Мы снова возвращаемся к вопросу о лицемерии. Западные товарищи не понимают, зачем нужно массовое женское движение — а как понять, если никто толком не объяснил?

Скажите это тов. Ленину, который не вызывает в кабинет ключевых министров (комиссаров), вместе с главами "национальных секций", — а беседует тет-а-тет с мадам Цеткин (и никто не узнает, о чем именно, — вплоть до посмертного 1925 года, когда воспоминания наконец-то опубликованы). Это ли не "равноправие женщин à la rebours"?

Но почему кто-то вправе "дооценивать" женщину? Трудятся люди. Надо не оценивать их (чисто рыночная фразеология!), а создавать условия для творчества. Всем одинаково.

Вот, мы тут поскребли коммуниста Ленина и нашли — что ожидалось. Допустим, Ленин не из тех мужчин, которые

Но из тех, которые вовсе не жаждут облегчить дамскую участь, полностью освобождая женщин (и мужчин) от семейного рабства. Намек-то совершенно прозрачен! В чем преимущество буржуа перед рабочим? В том, что первый эксплуатирует второго — а не наоборот. Если "буржуазные дамы" (а также феодальные и рабовладельческие) успешно избавляются от тягот ухода за ребенком, препоручая это наемным работникам (или рабам), — казалось бы, надо лишь перевести эту отрасль производства на бесклассовые рельсы, предоставить такую свободу всем без исключения — когда дети изначально общественны, когда не надо за ними ухаживать в частном порядке, так чтобы люди обоего пола могли заниматься тем, что им ближе, не замыкаясь в клетке семьи. То же относится и к прочим бытовым мелочам. Откуда берется эта "мелкая работа"? Оттого что людей искусственно отделили от общества, заставили жить своим домом, противопоставили домашнее хозяйство общественному производству. Когда все едят в кафе — им не нужно готовить и мыть посуду; индустриальные технологии намного эффективнее (и экономичнее) домашней стряпни — и можно искать индустриальные методы утилизации отходов. То же самое — по любым другим поводам. Но вместо кардинального решения — Ленин увещевает несознательных мужиков:

Интересная аргументация: помогать жене надо не потому, что она такой же человек, — а чтобы эта "рабыня" не отомстила как-нибудь и не лишила мужика стойкости в борьбе (оказывается, ни для чего другого он и не нужен). Утилитарное отношение — не только к женщинам, но и к мужчинам; и тех, и других за людей не держат. В идеологии,

Но как лишний раз не похвастаться перед дамой?

Что-то не припомним, чтобы Ленин стоял у станка или грузил вагонетки (как некоторые профессиональные революционеры). С жизнью рабочих он знаком как турист: по рекламным проспектам и организованным экскурсиям. Выступления на митингах и беседы в коридорах — вроде как смотреть с иконы на прихожан; нет, конечно, можно увидеть много забавного, и даже делать далеко идущие выводы, — но это совсем не то, что прочувствовать на собственной шкуре. Тем не менее, редкий по осмысленности кусок:

Наконец-то мы увидели подлинное равенство товарищей — мужчин и женщин (другие ориентации в те времена были не актуальны). Но конец все равно за упокой. Начали-то про воспитание мужчин. Так почему не финишировать достойно, словами о работе по обоим направлениям? А то некрасиво получается: опять рулить женщинами...

Дальше Ленин высокопарно рапортует немецкой коммунистке о якобы выдающихся достижениях большевиков:

Звучит! В начале "полное равноправие мужчины и женщины" даже фразеологически корректно. Требование "переложить хозяйственные и воспитательные функции индивидуального домаш-него хозяйства на общество" — это революционно! Можно подумать, что Ленин перевоспитался — и уже не рвется эксплуатировать семейных, навешивая на них еще и общественные обязанности. Если правда оно — ну, хотя бы на треть, — остается одно: аплодировать с пением Интернационала. Когда охрипнем — будем считать убытки и сомнения. Например: очень много про женщин — и ничего про мужчин. Нет, конечно, поскольку по жизни дамский пол задавлен и угнетен — его надо вытаскивать из рабства на буксире. Но если при этом ничего не делать для вовлечения мужиков в эти хлопоты — выглядит странно. Грубо выражаясь, коли мужик паразитирует на жене — требуется убить двух зайцев: высвободить жену из под мужней власти — и вовлечь мужа в то, чем раньше дама занималась в одиночку. Это две стороны одного и того же, и вот бы где пригодились знаменитые ленинские дуплеты!

Видим мы это хоть где-нибудь? Возможно, у нас плохое зрение — или очки запотели... Получается так: организовать кооперативы для женщин, чтобы они решали свои дамские проблемки меж собой — пока серьезные люди куют где горячо — и опохмеляются поутру. Дома для матерей и младенцев; консультации для матерей, курсы по уходу за грудными и малолетними детьми — тоже понятно для кого; охрана материнства и младенчества — и тому подобное. То есть, по факту, женщины будут заниматься тем же, что и раньше, — но уже всем кагалом, в качестве "социальных матерей". В публичных текстах Ленин дал ясно понять, что на женские плечи ложится также сфера услуг: столовые, прачечные, пошивочные и т. д. Как вовлечь во все это мужчин (вместе с их могучими телесами и — у кого есть — мозгами) — никто не задумывается. А мы думаем: коли мужик свободен от бытовых задачек — на кой ляд ему заботиться о здоровье дам? Он просто будет получать паек и обмундирование — и требовать "спецобслуживания" во внерабочее время. Допустим Ленин, который никогда не работал в реальном секторе, настолько велик, что (хотя бы теоретически) готов двигать государство в направлении высокотехнологичных производств, чтобы людям не драть кишку. Но практически вся королевская (кремлевская и смольная) рать — умеет только деньги делить, и ничем другим по жизни не интересуется! Так кто будет думать о реальном равноправии, во всех отраслях? Если мужские массы не отвлечь от боевых походов и не ткнуть мордой в "недостойные" бытовые дела — они же так и не узнают, чего хочет женщина, и палец о палец не ударят, чтобы ей подсобить. Само собой это не сделается: нужно двигаться к единству с двух сторон. Отсюда вывод: женское движение поднимать надо — но участие в нем должны принимать и мужики. И наоборот — всячески приветствовать неженские профессии у женщин, вплоть до высшего командного звена. Разумеется, дама с кувалдой — это нонсенс (хотя и не редкость в России). Но кто сказал, что мужик должен брать только грубой силой? Вот пусть вместе и думают, чем кувалду заменить. То есть, мозгами шевелят — становятся разумными существами, а не рабочей силой или пушечным мясом.

Но вождю достаточно того, что "направление взято верное" — и он тешится фантазиями о том,

И снова все как из тумана:

Можно подумать в городе оно иначе! Только "буржуазки" могут позволить себе перекладывать тяготы быта (и даже деторождения) на чужие организмы. Барышня на коммутаторе выматывается за день не меньше батрачки — хотя усталость эта все же иного рода. А потом и та, и другая, — на хазу, — и кормить, стирать, обшивать, сексуально ублажать. Заметим: рыба гниет с головы. Разделения труда на мужской и женский начинается с семьи товарища Ленина: его жена не командует фронтом, не решает вопросы электрификации, и не пишет книги про Гегеля и Фейербаха, — она полностью сидит в педагогике (включая ясельные группы); тема для женщин. А в остальное время — организует быт гениального супруга; мать Крупской — постоянно трудоустроена: она работает у зятя домработницей (чтобы не нанимать прислугу на стороне — в европах это дорого). И все ходят на цыпочках, когда вождь писательствует: он привык трудиться в полной тишине! Как вам такая организация быта? Прототип чего?

В итоге опять сетования, что "мы без миллионов женщин не продвинемся вперед" — и потому надо поскорее ставить всех под ружье. Прямо сейчас. А дамские штучки подождут.

Дальше — вполне конкретные вопросы: организация "беспартийного женского конгресса". Тут все по-деловому — и цепляться не за что. Забавнее всего финал рандеву: